Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов - Страница 82

Этот высокий мужчина со спокойным приветливым лицом, сейчас отуманенным заботой, переходил от одной группы приглашенных к другой, но говорил мало идаже, казалось, не обращал внимания ни на остроты молодых гостей, ни на более серьезные речи высокопоставленных сановников и членов дипломатического корпуса, представителей великих европейских держав. Среди этих проницательных политиков нашлось двое или трое профессиональных физиономистов, убежденных, что заметили на лице хозяина бала признаки беспокойства, причина которого от них ускользала, однако ни один не позволил себе спросить, что его тревожит. Во всяком случае, сам офицер егерской гвардии явно не хотел, чтобы его тайные заботы хоть сколько-нибудь омрачили празднество, а коль скоро он являлся одним из тех редких монархов, которым почти все вокруг привыкли повиноваться даже в мыслях, в веселье бала не возникло даже мимолетной заминки.

Между тем генерал Кусов ожидал, что офицер, которому он только что вручил депешу из Томска, прикажет ему удалиться. Но тот хранил молчание. Он взял телеграмму, прочел ее, и лицо потемнело еще заметнее. Его рука даже потянулась невольно к эфесу шпаги, потом к глазам, он на мгновение прикрыл их ладонью. Казалось, яркий свет тяготил его, он словно бы искал темноты, которая помогла бы без помех заглянуть в себя.

– Таким образом, – заговорил он наконец, увлекая генерала Кусова в оконную нишу, – со вчерашнего дня у нас нет сообщения с великим князем, моим братом?

– Связь потеряна, государь, и есть основания опасаться, что скоро телеграммы из Сибири больше не смогут приходить.

– Однако войска Амурского, Якутского, а также и Забайкальского округов получили приказ немедленно двинуться к Иркутску?

– Этот приказ содержался в той последней телеграмме, которую нам удалось отослать за Байкал.

– После вторжения у нас все еще сохраняется связь с Енисейской, Омской, Семипалатинской и Тобольской губерниями?

– Да, государь, наши депеши туда доходят, и доподлинно известно, что в настоящее время кочевники бухарцы еще не перешли за Иртыш и за Обь.

– А об Иване Огарове, этом изменнике, никаких вестей?

– Никаких, – ответил генерал Кусов. – Начальник полиции не берется утверждать суверенностью, перешел он границу или нет.

– Пусть его приметы немедленно разошлют в Нижний Новгород, Пермь, Екатеринбург, Касимов, Тюмень, Ишим, Омск, Колывань, Томск и во все телеграфные пункты, сообщение с которыми еще не прервано!

– Приказания вашего величества будут исполнены незамедлительно, – ответил генерал Кусов.

– Но все это должно оставаться тайной!

С тем генерал, выразив собеседнику почтительную преданность, откланялся, смешался с толпой и вскоре покинул салон, стараясь, чтобы его уход никем не был замечен. Офицер же, с минуту постояв в задумчивости, вновь очутился в окружении военных и политиков, которые, образуя всевозможные группы, толпились в салонах. На лице его снова появилось безмятежное выражение, утраченное так ненадолго.

Впрочем, обстоятельства, которых касался недавний торопливый обмен репликами, не являлись таким секретом, как были склонны полагать офицер егерской гвардии и генерал Кусов. Правда, открыто, в официальной обстановке, о них не говорили – такая словоохотливость «наверху» не поощрялась, – однако кое-кто из высокопоставленных персон был более или менее точно информирован о событиях на границах. Однако, как бы то ни было, об этих предметах, известных им, возможно, лишь приблизительно и не о осуждаемых даже среди членов дипломатического корпуса, беседовали, понизив голос, два человека, чье особое положение на этом приеме в Большом Кремлевском дворце не подчеркивалось ни мундирами, ни орденами. И похоже, они-то располагали довольно точными сведениями.

Как, каким путем, благодаря какой житейской ловкости эти двое простых смертных могли проведать то, о чем столько других лиц, включая самых важных персон, разве что догадывались? Загадка! Уж не одарены ли они пророческим даром или мистической способностью ясновидения? Не обладают ли эти люди особым чутьем, позволяющим рассмотреть то, что совершается за пределами, коими ограничено обычное человеческое восприятие? Или настолько обостренным нюхом, что мгновенно нападают на след самых секретных новостей? Чего доброго, благодаря такой привычке, ставшей второй натурой, эти двое регулярно подпитываются самой свежей информацией, потому-то все их существо трансформировалось, обретя столь неслыханные свойства? Заманчиво допустить, что такое возможно!

То были двое мужчин, один англичанин, другой француз, оба сухощавые, рослые, но один черноволос, как свойственно южанам, обитателям Прованса, другой рыж– сразу видно, джентльмен из Ланкастера. Этот последний, классический англо-нормандский тип, чопорный, холодный флегматик, скупой на слова, сдержанный в движениях, казалось, мог сделать жест или проронить фразу лишь тогда, когда в нем слабела некая пружина, действующая с механической регулярностью. Его партнер, тип галло-романский, напротив, живой, стремительный, высказывал свои мысли не только словами: в его речах, помимо уст, участвовали глаза и руки. Он выражал себя множеством различных способов, тогда как его визави располагал лишь одним, впечатанным в его мозг и отныне неизменным.

Столь очевидное несходство легко заметил бы даже самый поверхностный наблюдатель, но истинный физиономист, присмотревшись к этой парочке иностранцев поближе, не пропустил бы и более глубокий, можно сказать, физиологический контраст. Он мог бы сказать, что там, где француз «смотрит во все глаза», англичанин «обращается в слух».