– Слушается первое дело, – возвестил судья.
Но тут же осекся, поднес руку к голове.
– Э, да ведь это не мой парик!
– Действительно, господин Обадиа, это мой, – сказал секретарь.
– Мой дорогой господин Ойстерпуф, не думаете же вы, что судья может вынести справедливый вердикт, когда на нем парик секретаря?
Произошел обмен париками. Во время этих предварительных переговоров Паспарту буквально лопался от нетерпения, ему казалось, что стрелка на циферблате больших настенных часов двигается ужасно быстро.
– Слушается первое дело, – снова объявил судья Обадиа.
– Филеас Фогг? – вопросил секретарь.
– Это я, – отвечал мистер Фогг.
– Паспарту?
– Здесь! – откликнулся тот.
– Отлично! – сказал судья Обадиа. – Вас, обвиняемые, двое суток разыскивали во всех поездах, идущих из Бомбея.
– Да в чем мы провинились? – выкрикнул Паспарту, теряя терпение.
– Сейчас узнаете, – отвечал судья.
Мистер Фогг попробовал вмешаться.
– Сударь, – сказал он, – я как гражданин Англии вправе…
– Вы имеете основания жаловаться на неподобающее обхождение?
– Никоим образом.
– Вот и хорошо. Пригласите истцов.
По приказу судьи дверь отворилась, и вошли три жреца в сопровождении судебного исполнителя.
– Так и есть! – пробормотал Паспарту. – Это те самые мерзавцы, что хотели сжечь нашу молодую даму!
Жрецы, встав перед судьей, слушали, как судебный секретарь громким голосом зачитал жалобу на господина Филеаса Фогга и его слугу, обвиняемых в кощунственном осквернении места, священного для приверженцев браминской религии.
– Вы все поняли? – спросил судья, обращаясь к Филеасу Фоггу.
– Да, сударь, – отвечал мистер Фогг и посмотрел на свои часы. – В этом я признаюсь.
– А, так вы признаете…
– Признаюсь и жду, чтобы эти три жреца, в свою очередь, признались в том, что они собирались сделать в пагоде Пилладжи.
Жрецы переглянулись. Казалось, они никак не возьмут в толк, о чем говорит обвиняемый.
– Вот именно! – порывисто вскричал Паспарту. – Они там, перед этой пагодой Пилладжи, хотели сжечь свою жертву!
И снова жрецы ошеломленно застыли. Судья Обадиа тоже впал в глубокое недоумение:
– Какую жертву? – пробормотал он. – Сжечь кого-то? В центре Бомбея?
– То есть как Бомбея?
– Именно Бомбея. Ни о какой пагоде Пилладжи речь не шла, мы говорим о том, что произошло в Бомбее, в пагоде Малабар-Хилл.
– А вот и вещественное доказательство: обувь святотатца, – сказал секретарь суда, ставя на стол пару башмаков.
– Мои башмаки! – невольно вырвалось у Паспарту. Он был так ошеломлен, что не смог сдержаться.
Нетрудно вообразить, какое смятение охватило господина и слугу. Они думать забыли о том случае в бомбейской пагоде, однако именно из-за него они предстали перед судом в Калькутте.
А вышло так, что сыщик Фикс в полной мере оценил выгоду, которую мог извлечь из этого злополучного инцидента. Отсрочив свой отъезд на двенадцать часов, он успел переговорить со жрецами Малабар-Хилла, посулил им значительную денежную компенсацию, поскольку знал, что английские власти очень сурово карают за преступления подобного рода. Затем следующим поездом он с ними вместе пустился по следу святотатца. Однако из-за того, что освобождение юной вдовы потребовало времени, Фикс и жрецы прибыли в Калькутту раньше Филеаса Фогга и его слуги, которых местные власти, предупрежденные депешей, должны были задержать, как только те сойдут с поезда. Каково же было разочарование Фикса, когда ему сообщили, что Филеас Фогг все еще не прибыл в индийскую столицу! Ему оставалось лишь предположить, что вор вышел из поезда на одной из промежуточных остановок и бежал куда-то в северные провинции. Целые сутки Фикс, изнывая от мучительного беспокойства, подстерегал его на вокзале. Зато как возликовал сыщик, когда поутру увидел его выходящим из вагона, правда, в компании прелестной женщины, чье присутствие он не мог себе объяснить. Фикс тотчас напустил на него полисмена, вот почему мистер Фогг, Паспарту и вдова раджи Бундельханда предстали перед судьей Обадиа.
Да, если бы Паспарту не был так озабочен своим делом, он приметил бы в дальнем углу зала заседаний детектива, следившего за ходом процесса с напряжением, которое легко понять, если вспомнить, что и в Калькутте также, как в Бомбее и в Суэце, ордера на аресту него все еще не было!
Тем временем судья Обадиа велел занести в протокол признание, что вырвалось у Паспарту, который отдал бы все на свете, лишь бы взять обратно свои неосторожные слова.
– Вы признаете, что факт преступления имел место? – спросил судья.
– Признаю, – бесстрастно отвечал мистер Фогг.
– Поскольку английский закон в равной степени и самым неукоснительным образом защищает религиозные культы всех народностей Индии, за преступление, в коем сознался господин Паспарту, 20 октября уличенный в попытке опорочить своей кощунственной стопой священные плиты пола пагоды Малабар-Хилл, что в Бомбее, означенный Паспарту приговаривается к пятнадцати дням тюрьмы и штрафу в триста фунтов стерлингов (7500 франков).
– Триста фунтов?! – возопил Паспарту. Из всего сказанного по-настоящему проняла его только сумма штрафа.
– Молчать! – взвизгнул судебный исполнитель.
– А также, – продолжал судья Обадиа, – коль скоро господина надлежит признать ответственным за действия его слуги, хотя факт соучастия между ними не находит материальных подтверждений, суд приговаривает вышеупомянутого Филеаса Фогга к восьми дням тюрьмы и штрафу в сто пятьдесят фунтов стерлингов. Секретарь, вызовите тяжущихся по следующему делу!