Да, здесь Строгову не перепало ничего интересного. Он даже не раз замечал, что говорящие замолкают при его приближении, ведь никто его не знал. Зато вскоре до его слуха донесся громкий голос: видно, его обладатель мало заботился о том, услышит его кто или нет. Говорил он весело, по-русски, но с иностранным акцентом. Его более сдержанный собеседник отвечал на том же языке, но и для него русский явно не был родным.
– Как?! – воскликнул первый. – Неужели я встречаю на этой посудине вас, любезный мой собрат, вас, с кем я беседовал на имперском празднестве в Москве, кого мельком видел в Нижнем Новгороде?
– Да, это я, – сухо обронил второй.
– По правде сказать, не ожидал, что вы так сразу устремитесь по моим следам, наступая на пятки!
– Я не следую за вами, сударь. Я вам предшествую!
– Предшествуете? Вот еще! Сойдемся на том, что мы шагаем в ряд, единым фронтом, как солдаты на параде, и, если вам угодно, могли бы, по крайности, пока согласиться, что ни один не обскакал другого!
– Совсем напротив. Я обгоню вас.
– Это мы еще посмотрим, когда окажемся на театре военныхдействий. Но до тех пор – какого черта? Давайте останемся просто попутчиками. У нас еще будет время стать соперниками!
– Врагами.
– Врагами, идет! Вы, дорогой собрат, чрезвычайно точно выражаетесь, это меня восхищает. С вами, по крайней мере, знаешь, что к чему.
– А корень зла в чем?
– Ни в чем, все в порядке. Я лишь просил бы у вас позволения, в свою очередь, уточнить наши взаимоотношения.
– Уточняйте.
– Вы направляетесь в Пермь, как и я?
– Как и вы.
– А из Перми, по всей вероятности, в Екатеринбург, поскольку это лучший, самый надежный путь, чтобы перейти через Уральские горы?
– Возможно.
– Как только перейдем хребет, мы окажемся в Сибири, то есть в краю, который подвергся нашествию.
– Мы там будем!
– И тогда, но только тогда, настанет момент сказать: «Каждый за себя, и Бог за…»
– Бог за меня!
– За вас одного? Прекрасно! Но поскольку впереди у нас неделя нейтралитета, а новости наверняка не посыплются на нас по дороге, будем друзьями до того момента, когда снова станем соперниками.
– Врагами.
– Да! Врагами, это точно! Но до тех пор давайте действовать заодно, незачем грызть друг друга! Впрочем, я вам гарантирую, что оставлю при себе все то, что смогу увидеть…
– А я – все то, что смогу услышать.
– Так договорились?
– Договорились.
– Вашу руку!
– Вот она.
И растопыренная пятерня первого собеседника ухватила, сжала и крепко потрясла два пальца, флегматично протянутые вторым.
– Кстати, – продолжал первый, – мне сегодня утром, в десять часов семнадцать минут, удалось передать моей кузине по телеграфу текст распоряжения новгородского губернатора.
– А я отправил его в «Дейли телеграф» в десять тринадцать.
– Браво, господин Блаунт.
– Более чем превосходно, господин Жоливе.
– Долг платежом красен!
– Единоборство предстоит трудное.
– Однако мы попытаем счастья!
Произнеся эти слова, французский корреспондент дружески раскланялся с английским, который ответил ему коротким кивком, вложив в это приветствие всю британскую чопорность.
Губернаторское распоряжение не коснулось этих охотников за новостями, ведь они не были ни русскими, ни иностранцами азиатского происхождения. Поэтому они уехали из Нижнего Новгорода, причем одновременно: обоих гнал вперед один и тот же инстинкт. А значит, естественно и то, что они воспользовались одним средством транспорта и, направляясь в сибирские степи, избрали один и тот же путь. Кем бы они друг друга ни считали – друзьями, врагами или просто попутчиками, им оставалась еще неделя до того дня, когда «начнется охота». И тогда верх возьмет тот, кто ловчее! Альсид Жоливе первым бросил противнику вызов, и Гарри Блаунт, каким бы он ни был хладнокровным, принял его.
Между тем в тот день, за ужином, француз, неизменно открытый и даже немного болтливый, и англичанин, вечно замкнутый, надутый, выпивающий всегда за одним и тем же столиком настоящее «Клико» (по шести рублей за бутылку!), усердно и со свежими силами исполняли роль добрых соседей.
Послушав, как Альсид Жоливе и Гарри Блаунт беседуют друг с другом, Михаил Строгов сказал себе: «Вот два любопытных и нескромных субъекта, с которыми мне, по всей вероятности, еще придется встречаться в дороге. Похоже, осторожность велит держать их на расстоянии».
Юная ливонка к ужину не вышла. Она спала у себя в каюте, и Михаил не хотел, чтобы ее будили. Итак, наступил вечер, а она так и не появилась на палубе «Кавказа».
Долгие летние сумерки принесли прохладу, о которой пассажиры, истомленные знойным днем, так тосковали. Время шло, а большинству не хотелось расходиться по салонам и каютам. Раскинувшись на скамейках, они понемножку с наслаждением впивали свежий ветерок, создаваемый движением парохода. Небо, в это время года и на этой широте едва успевающее потемнеть за краткий промежуток между вечерней и утренней зарей, оставляло земле достаточно света, чтобы рулевой мог преспокойно лавировать среди множества судов, идущих вниз и вверх по Волге.
Тем не менее месяц, показавшийся на небосклоне между одиннадцатью и двумя часами ночи, едва успел народиться, сияние его тоненького серпа не могло разогнать ночную тьму. Почти все пассажиры к тому времени спали, и тишину нарушал только шум лопастей, с равномерными интервалами бьющихся о воду.
Непонятное беспокойство мешало Строгову заснуть. Он бродил взад-вперед по палубе, но в основном держался кормы. Правда, один раз ему случилось пройти мимо машинного отделения и оказаться таким образом в той части судна, что предназначалась для пассажиров второго и третьего класса.