Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов - Страница 85

Этот гигантский степной край на географической карте простирается на сто десять градусов вширь, он служит местом изгнания тех, кого обрекают на ссылку царские указы, и сюда же депортируют преступников.

Наместниками верховной власти царя в этом обширном крае являются два главных губернатора. Резиденция одного находится в Иркутске, другого – в Тобольске: первый из названных городов – столица восточной Сибири, второй – западной. Эти две Сибири разделяет приток Енисея – река Чуна.

Ни одна железная дорога еще не бороздит эти бескрайние равнины, среди которых попадаются в высшей степени плодородные участки. И бесценные копи, благодаря которым сибирская земля в глубине еще богаче, чем на поверхности, не обслуживаются никаким рельсовым путем. Здесь путешествуют в тарантасе или в телеге летом, а зимой – на санях.

Единственная связь между пределами восточной и западной Сибири – электрическая – это проводдлиной восемь тысяч верст (8,536 километров: верста составляет 1,067 километров). За Уральским хребтом эта линия проходит через Екатеринбург, Касимов, Тюмень, Ишим, Омск, Колывань, Томск, Красноярск, Нижний Удинск, Иркутск, Нерчинск, Албазин, Благовещенск, Орловское, Александровское, Николаевск. За одно слово, пересылаемое по телеграфу в самый отдаленный пункт его досягаемости, платят шесть рублей девятнадцать копеек, что составляет около 27 франков: рубль (серебряный) стоит 3 франка 75 сантимов, а копейка (медная) – 4 сантима. От Иркутска, как предполагается, протянется боковая линия до Кяхты, расположенной на границе с монгольскими землями, а оттуда можно будет за две недели по цене 30 копеек за слово посылать депеши в Пекин.

И этот самый провод, связывающий Екатеринбург с Николаевском, был перерезан, сначала перед Томском, а спустя несколько часов – между Томском и Колыванью. Вот почему царь ответил на сообщение, вторично переданное ему генералом Кусовым, лишь только этими четырьмя словами: «Курьера ко мне! Немедленно!»

Несколько минут царь простоял неподвижно у окна своего кабинета. Но вот секретари снова распахнули двери, и на пороге возник обер-полицмейстер.

– Входи, генерал, – произнес царь отрывисто, – и расскажи мне все, что тебе известно об Иване Огарове.

– Это крайне опасный человек, государь, – ответил обер-полицмейстер.

– Он в чине полковника?

– Да, ваше величество.

– Толковый офицер?

– Чрезвычайно умный, но с неукротимым нравом. В своем безумном честолюбии он не останавливается ни переднем. Дослужившись до полковника, очертя голову ввязался в тайный заговор, был разжалован его высочеством великим князем и сослан в Сибирь.

– Когда?

– Два года тому назад. После полугодового изгнания помилован вашим величеством и возвращен из Сибири.

– Но разве он туда не вернулся?

– Да, государь, вернулся, на сей раз добровольно, – докладывал оберполицмейстер. И добавил, слегка понизив голос: – Были же времена, государь, когда, попав в Сибирь, оттуда не возвращались!

– Пока я жив, Сибирь будет местом, откуда можно вернуться!

Царь имел право произнести эти слова с подлинной гордостью, ибо благодаря своему великодушию не раз доказывал, что русское правосудие умеет прощать.

Обер-полицмейстер промолчал, но было очевидно, что он не сторонник такихполумер. По его мнению, если уж человек, кем бы он ни был, однажды перешел Уральский хребет в сопровождении жандармов, ему больше никогда не следует переходить через него назад. А коль скоро при новом царствовании все стало по-другому, обер-полицмейстер от всей души об этом сожалел! Как можно? Больше не приговаривать к пожизненным срокам ни за какие преступления, кроме тех, что относятся к ведению обычного права! Допускать, чтобы политические ссыльные возвращались из Тобольска, Якутска, Иркутска?! Сказать по правде, обер-полицмейстер, привыкший к суровости самодержавных указов, встарь не предполагавших никаких послаблений, не мог смириться с новой манерой правления! Но он помалкивал, полагая, что царь снова начнет расспрашивать его.

Вопросы и вправду не заставили себя ждать.

– Перед своим возвращением из Сибири Иван Огаров объехал несколько сибирских губерний, не так ли? – спросил царь. – Истинная цель этого вояжа остается неизвестной?

– Но, так или иначе, он вернулся.

– И с этого момента полиция потеряла его след?

– Увы, государь. Ведь приговоренный только тогда и становится по-настоящему опасным, когда его помилуют.

Царь нахмурился. Пожалуй, обер-полицмейстер мог опасаться, что зашел слишком далеко, хотя его упрямство в приверженности своим идеям по меньшей мере не уступало безграничной преданности монарху. Но царь, пренебрегая такими косвенными упреками в адрес своей внутренней политики, продолжал задавать один за другим лаконичные вопросы:

– Где Иван Огаров появлялся в последнее время?

– В Пермской губернии.

– В каком городе?

– В самой Перми.

– Что он там делал?

– По видимости, бездельничал. В его поведении не замечено ничего подозрительного.

– Он не находился под особым полицейским надзором?

– Нет, государь.

– Когда он уехал из Перми?

– В начале марта.

– И куда направился?

– Неизвестно.

– Значит, о том, что с ним происходит, с тех самых пор нет никаких сведений?

– Никто этого не знает, увы.

– Увы, это я знаю! – отвечал царь. – Есть анонимные осведомители, чьи донесения доставляются мне, не проходя через полицейское ведомство. А если к тому же принять во внимание события, ныне происходящие за Уралом, есть все причины полагать, что эти донесения точны!