Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов - Страница 165

165

«Это определенно лучше, чем двенадцать часов в день сидеть на стуле и орудовать телеграфным ключом!» – говорил он себе.

Михаил Строгов смогуговорить Николая гнать свою лошадь побыстрей. Чтобы добиться этого, ему пришлось доверительно признаться, что они с сестрой направляются к своему отцу, сосланному в Иркутск, и очень спешат. Разумеется, загонять этого коня никак нельзя, весьма вероятно, что они не найдут другого взамен, но если обеспечить ему достаточно частые передышки – например, через каждые пятнадцать верст, – за сутки можно будет без особого труда одолевать верст шестьдесят. К тому же лошадь на диво крепкая, сама ее порода говорит о том, что она способна переносить продолжительные нагрузки. Богатые пастбища ей обеспечены на всем протяжении пути, трава здесь густая и сочная. Значит, можно попросить это животное и поработать сверхурочно.

Николай уступил, прислушавшись к этим доводам. Его очень взволновала история двух молодых людей, которые спешат разделить со своим отцом его изгнание. Ничего более трогательного, как ему казалось, он сроду не слышал. Поэтому он сказал Наде – и ах, с какой улыбкой! – такие слова:

– Сердце, полное божественнойдоброты! Какая радость ждет господина Корпанова, когда его глаза увидят вас, когда он раскроет свои объятия, чтобы прижать вас к груди! Если я доеду до Иркутска – а мне это теперь кажется весьма вероятным, – вы мне позволите присутствовать при этой встрече? Да, не правда ли?

Но тут же хлопнул себя по лбу:

– Нет, но как подумаешь, какое он испытает горе, узнав, что его старший сын ослеп! Ах! Все так перемешано в этом мире!

Вследствие всего этого кибитка покатила резвее и, по расчетам Михаила Строгова, делала теперь от десяти до двенадцати верст в час.

Так и вышло, что 28 августа путники проехали городок Балайск, находившийся в восьмидесяти верстах от Красноярска, а 29-го миновали Рыбинск, отстоящий от Балайска на сорок верст.

На следующий день, одолев еще тридцать пять верст, они прибыли в Канск, город покрупнее, названный по омывающей его реке Кан. Эта река – маленький приток Енисея, берущий начало на Саянах. Город малозначителен, его деревянные дома живописно теснятся вокруг центральной площади, но над ней возвышается высокая соборная колокольня с блистающим на солнце крестом.

Дома безлюдны, храм пуст. Больше нет ни почтовой станции, ни обитаемого постоялого двора. В конюшнях ни одной лошади. В степи ни единого домашнего животного. Приказы московского правительства были исполнены с безукоризненной точностью. Все, чего уходящие не смогли забрать с собой, было разрушено.

Выезжая из Канска, Михаил Строгов сообщил Наде и Николаю, что им встретится на пути к Иркутску только один мало-мальски значительный городок – Нижнеудинск. В ответ Николай сказал, что он это знает как нельзя лучше, ведь в том городе имеется телеграфная контора. А стало быть, если Нижнеудинск покинут также, как Камск, ему придется в поисках новой службы добираться до самой столицы восточной Сибири.

Кибитка смогла без большого труда пройти вброд здешнюю речку, которая пересекла им дорогу, как только они миновали Канск. Дальше между Енисеем и одним из его крупных притоков, Ангарой, на берегу которой стоит Иркутск, можно было не опасаться больших водных преград, разве что переправа через Динку сулила некоторые осложнения, да и то вряд ли. Итак, особых задержек с этой стороны ожидать не стоило.

От Канска до следующего населенного пункта путь лежал не близкий: верст сто тридцать. Остановки, предусмотренные договором, разумеется, соблюдались, иначе, как выражался Николай, со стороны лошади последовали бы обоснованные нарекания. Он этой храброй скотинке обещал, что через каждые пятнадцать верст она будет отдыхать, а уж коли условился, пусть даже с животным, изволь не выходить за пределы контракта!

Перебравшись через маленькую речку Бирюсу, кибитка утром 4 сентября подкатила к Бирюсинску.

Там их ждала большая удача: Николай, заметив, что съестные припасы на исходе, пошарив тут и там, нашел в брошенной печи дюжину «борщевиков», пирогов, испеченных на бараньем сале, и немалый запас риса, сваренного на воде. Это добавление к кумысу, которого у них после Красноярска было вдоволь, пришлось весьма кстати.

После запланированной остановки они продолжили свой путь. Было уже 5 сентября, шла вторая половина дня. До Иркутска оставалось всего пятьсот верст. И позади было слыхом не слыхать бухарского авангарда. Михаил Строгав твердо уверился, что ему больше не грозят никакие препоны и дней через восемь, самое большее через десять, он предстанет перед великим князем. Когда отъехали от Бирюсинска, через дорогу шагах в тридцати от кибитки перебежал заяц.

– Ох! – вырвалось у Николая.

– Что с тобой, друг? – с живостью спросил Строгов: его с тех пор, как он ослеп, настораживал малейший звук.

– Ты разве не видел? – буркнул Николай, чья улыбчивая физиономия внезапно омрачилась.

Затем, опомнившись, добавил:

– А, ну-да, ты же видеть не можешь. Твое счастье, батенька!

– Но и я тоже ничего не видела, – сказала Надя.

– Тем лучше, да, тем лучше для вас! Но я… я-то видел!

– Да что такое? – не выдержал Михаил.

– Заяц только что перебежал нам дорогу! – возвестил Николай.

На Руси есть народное поверие, что если дорогу пересекает заяц, это знак, сулящий путнику близкую беду.

Суеверный, как большинство русских, Николай остановил кибитку.

Михаил понимал колебания своего спутника, хотя сам ни в малой степени не разделял его веры в зловещий смысл пробегающих зайцев. Он попытался успокоить парня:

165