– А теперь, – сказал Гарри Блаунт, – что мы станем делать со своей свободой?
– Злоупотреблять ею, черт возьми! – отвечал Альсид Жоливе. – Преспокойно отправимся в Томск, посмотрим, что там делается.
– До того момента, надеюсь, очень близкого, когда мы сможем присоединиться к какому-нибудь русскому корпусу?
– Ваша правда, мой дорогой Блаунт! Не стоит уж слишком татаризироваться! Это еще куда ни шло для тех, кого к цивилизации приобщает армейская служба, но нам-то нельзя не понимать, что народы Средней Азии в этом нашествии могут только потерять, но ничего не выиграют. Русские сумеют вытеснить их отсюда, это лишь вопрос времени!
Между тем прибытие Ивана Огарова, который только что освободил Альсида Жоливе и Гарри Блаунта, для Михаила Строгова было, напротив, серьезной угрозой. Если случай столкнет царева фельдъегеря с полковником Огаровым, последний наверняка узнает в нем проезжего, с которым он так грубо обошелся на почтовой станции в Ишиме. И хотя Строгов не ответил на оскорбление так, как сделал бы при любых других обстоятельствах, он все же привлечет к себе внимание, что затруднит осуществление его планов.
Таков был отрицательный результат появления Огарова. Впрочем, так или иначе, счастливым следствием его прибытия стал приказ сегодня же сняться с места и перенести штаб-квартиру в Томск.
Это было осуществлением самого страстного желания Михаила Строгова. Ведь он, как нам известно, хотел попасть в Томск, смешавшись с толпой пленников, то есть не рискуя попасть в лапы разведчиков, которыми кишели окрестности этого большого города. Однако с тех пор, как здесь находился Иван Огаров и возникла опасность быть узнанным, Строгов поневоле задумался, не лучше ли, отказавшись от первоначального замысла, попробовать сбежать по дороге.
На этом последнем решении Михаилу и пришлось остановиться, отбросив сомнения, когда он узнал, что Феофар-хан и Иван Огаров уже выехали и во главе нескольких тысяч кавалеристов держат путь к городу.
«Что ж, – сказал он себе, – с побегом я подожду, по крайней мере, если не представится какой-нибудь исключительно удобный повод. На подступах к Томску по эту сторону меня подстерегает множество неприятных неожиданностей, но по другую сторону, за городом, шансов будет становиться все больше, ведь я через несколько часов проберусь сквозь те эмирские посты, которые дальше всего выдвинуты к востоку. Еще три дня потерпеть, а дальше – да поможет мне Бог!»
Да, путь по степи, который предстояло проделать пленникам под надзором многочисленного отряда эмирских солдат, должен был быть именно трехдневным. Им надо было пройти полтораста верст, отделяющих лагерь от города. Для караульных, которые ни в чем не нуждались, это легко, но каково несчастным, ослабевшим от лишений? На этом отрезке сибирской дороги они оставят не один труп!
В два часа пополудни 12 августа на небе не было ни облачка. Стояла сильная жара. Торчи-баши (военный предводитель войска Феофар-хана), дал приказ отправляться.
Альсид Жоливе и Гарри Блаунт, купив лошадей, уже скакали по дороге, ведущей к Томску, где по логике вещей должны были сойтись все главные действующие лица этой истории.
Среди пленниц, которых Иван Огаров привел в лагерь эмира, была одна старуха, которую лишь ее молчаливость уже явственно выделяла из массы тех, кто разделял ее участь. Из ее уст никто не слышал ни единой жалобы. Она казалась статуей, символизирующей скорбь. Эту женщину, почти всегда хранящую неподвижность, стерегли усерднее, чем любую другую: за ней все время наблюдала цыганка Сангарра, хотя старухе, казалось, то ли невдомек, то ли безразлична ее слежка. Несмотря на преклонный возраст, ей приходилось идти пешком в процессии пленниц, никаких послаблений в тяготах пути она не получала.
Зато по милости провидения рядом с ней оказалось смелое и милосердное создание, будто созданное затем, чтобы понимать и поддерживать ее. Среди ее несчастных товарок эта девушка, поразительно красивая и спокойная, ни в чем не уступающая старой сибирячке, похоже, взяла на себя задачу заботиться о ней. Эти пленницы не обменялись ни одним словом, но девушка всегда оказывалась рядом со старой женщиной, когда той могла понадобиться помощь. Поначалу безмолвная заботливость незнакомки вызывала у старухи недоверие. Но мало-помалу на редкость прямой взгляд девушки, ее сдержанность и таинственная симпатия, зародившаяся между ними в их общей беде, победили высокомерную холодность Марфы Строговой. Таким образом Надя – ибо это была она – смогла, сама того не зная, возвратить матери заботы, которые она получала от ее сына. Природная доброта вдвойне воодушевляла ее. Посвятив себя служению ей, Надя нашла применение своей молодости и очарованию в том, чтобы покровительствовать старой узнице. В толпе несчастных, озлобленных страданиями, эти две молчаливые женщины, из которых одна казалась бабушкой, другая внучкой, внушали всем что-то похожее на благоговение.
Надю, после того как на переправе через Иртыш ее умыкнули шахские разведчики на лодках, препроводили в Омск. Там ее держали как пленницу наравне с прочими женщинами, которыхуспели захватить люди Ивана Огарова, в том числе и с Марфой Строговой.
Не будь Надя так сильна духом, она была бы сломлена двойным ударом, обрушившимся на нее. То, что ее поездка прервана, а Михаил Строгов убит, привело ее в отчаяние, но одновременно и возмутило. После столькихусилий, так счастливо приближавших ее к отцу, долгожданная встреча с ним отдалилась, быть может, навсегда, и в довершение всех печалей она лишилась бесстрашного спутника, которого сам Господь, казалось, послал ей на пути, чтобы привести к цели. Надя в одну минуту потеряла все. Образ Михаила Строгова, на ее глазах исчезнувшего в водах Иртыша, получив удар пики, неотступно преследовал девушку. Могли такой человек погибнуть подобным образом? Для кого Бог приберегает свои чудеса, если путь праведного и храброго, ведомого каким-то несомненно благородным предназначением, прерван из-за ничтожной случайности? Порой в ее душе гнев превозмогал скорбь. В памяти всплывала сцена оскорбления, которому ее спутник подвергся на почтовой станции в Ишиме и так странно его стерпел. У Нади вся кровь закипала при этом воспоминании.